Prisoners--Russia (Federation)--1880-1890 [between 1880 and 1886] Sukhomlin in convict dress (a police photograph) on recto_J.W. Black & Co., 333 Washington St, Boston
... в Иркутске дамы забросали поэта (Михайлова) венками и букетами. Карточки, на которых он был снят в кандалах, ходили по рукам и покупались за огромные цены. Фотограф Петерсон нажился на них. с. 140
На другой день, 2 марта, Костомаров сказал Чулкову, что ему хуже, и потому, по просьбе своего провожатого, был отправлен на гауптвахту, как в свободное казенное помещение. Там у него были: проф. С. Назарянц с сыном, прапорщик Ростовского полка Охотский, доктор того же полка Меншиков, прапорщик Днепровского полка Шостак, конечно, брат Алексей, фотограф Сулов и содержатель нотного магазина Юргенсон. Общество, как видим, довольно разнообразное... с. 294
Дело о фотографическом воспроизведении
революционных реликвий.
с. 631 - 646революционных реликвий.
30 октября 1862 г. Спб. обер-полицмейстер ген.-лейт. Анненков сообщил выс. учрежденной следственной комиссии, что до сведения его дошло, что в столице стали появляться
фотографические рисунки преступного содержания, такие же карточки, не дозволенные в продаже, и снимки с польских прокламаций. Принятыми, по распоряжению его, мерами дознано, что распространявшее их фотографическое заведение принадлежало студенту Медико-Хирургической академии Бонифацию Степуту и находится на Выборгской стороне, в д. Воронина; что делом этим занимаются сам Степуто, имея у себя работника, крестьянского мальчика 17 лет, Ивана Павлова, и проживавший на одной с ним квартире, студент той же академии Иван Бабашинский.
Так как фотографическое заведение Степута давно уже обращало на себя внимание полиции, которая еще в июле 1862 г. делала в ней секретный обыск, но в то время Степуто успел
скрыть следы своих работ, то в заведении этом 27 октября был вновь произведен строгий осмотр, по которому преступная деятельность Степута обнаружилась вполне; причем найдены следующие предметы, заслуживающие особого внимания:
1) два фотографические негатива с рисунками, которых смысл и значение относится до Польши. В одном из них она представлена в виде женщины, лежащей на земле (а в отдалении против нее светотенное изображение генерала с надписью «К. А. Т.» — добавлено
позже сенатом), а в другом — в виде двух женщин с цепями на руках, стоящих на коленях пред крестом, надломанном в основании (с гербами литовским и польским — добавлено сенатом);
2) фотографический негатив одного из польских воззваний, переведенный с печатного листа на стекло;
3) фотографический рисунок, изображающий ссыльного Михайлова в тюрьме;
4) такой же рисунок, представляющий студентов в крепости;
5) такой же рисунок, изображающий группу молодых людей в польских национальных костюмах, весьма важный для следствия тем, что он изображает друзей и сообщников Степута, и
6) несколько визитных карточек (портреты Герцена и Огарева), в том числе и самого Степута.
«При допросах Степуто сознался во всем, с явным раскаянием. Он показал, между прочим:
а) что прокламация принесена к нему недели три тому назад, для отпечатания посредством фотографии, юнкером Михайловского артиллерийского училища Шукстом, что подтвердил и Иван Павлов;
б) что два рисунка с аллегорическими изображениями были доставлены ему, для такового же
отпечатания, офицером Михайловской артиллерийской академии Рошковским;
в) что группа молодых людей в польских костюмах снята им, Степутом, по-заказу всех находившихся в этой группе, между коими на первом плане помещены Шукст (в самой се
редине) и Рошковский (крайний с правой стороны);
г) что группа студентов в крепости снята с фотографии, которую передал ему студент здешнего университета Тшастковский.
Rzewuski, Walery [Portret Emanuela Moszyńskiego] Data powstania dokumentu- [1863]
и отобраны; при допросах же Шукст сознался только в знакомстве с Степутом и Бабашинским, но в принесении к Степуту прокламации для оттиска посредством фотографии, равно и в сня
тии себя в группе молодых людей в польских национальных костюмах не сознался; Рошковский же, как в знакомстве с Степутом, так и в снятии себя в означенной группе сознался, об'яс-
нив, что с'емка эта происходила действительно в фотографии Степута, в апреле или мае сего года, и что снимались с ним в группе товарищи его: бывший юнкер, ныне подпоручик сапер
Чехович, подпоручик артиллерии Рыдзевский, подпоручик Гедройц, подпоручик Луба, подпоручик Неслуховский, юнкер Шукст, штабс - капитан Русецкий, подпоручик Маевский и еще кто - то, но кто именно, в настоящее время не припомнит. Все они снимались в чемарках и конфедератках, и около него сидел юнкер Шукст и едва ли не Чехович." За картину эту было заплачено Степуту по 1 руб. сер. с человека. Что же касается до предъявленных ему двух рисунков с аллегорическими изображениями, то от доставки их Степуту отказался».
Спб. воен. ген. - губ. приказал передать дело в комиссию. Степуто и Бабашинский арестованы при полиции; фотографическое же заведение закрыто.
Перевод польской прокламации, сделанный чин. БерЦардом:
«Поляки! Враги наши не могли нас одолеть ни убийствами, ни преследованиями; тысячи жертв легли под пулями солдат, населили сибирские пустыни и московские казематы; а народ непоколебимый под пулями, приносит жертвы, отвергает все лживые уступки и говорит: «одного желаем, об одном взываем: желаем Польши свободной, целостной, независимой; хотим, чтобы московское и немецкое правительства не оскверняли священной земли нашей».
«Целая Европа глядит на это народное мученичество, на это неслыханное постоянство; сердца народов тронулись, и народы говорят: так Польша жила и жить должна, потому что народ,
выстрадавший то, что он выстрадал; народ, которого столько раз искушали и который не поддался, этот народ не погибнет; и народы волнуются, требуя Польши правительства, обязаны повиноваться гласу народов и обращаются к царю, чтобы Польшу успокоил, потому что иначе и они покоя иметь не будут.
«Итак, потребовалась для Европы новая комедия: навязался поляк, изменник и палач своего отечества, взявшийся разыграть комедию, а царь дает ему в пособие достойного сына Николая,
своего брата Константина. Они - то даруют милости, уступки, реформы, и таким образом, Александр в глазах Европы пребудет либеральным царем, реформатором и возобновителем. Высшие классы народа успокоятся титулами и должностями, а для народа — Сибирь и виселица. Только тихо, чтобы ни единый стон не донесся до ушей Европы, чтобы западная цивилизация не переставала прославлять цивилизацию царя. Эту комедию разыгрывают для четвертой доли народа, остальному же количеству не дозволено даже подавать голос, и Александр говорит Европе:
и т.д. <...>
«Враг бичует и еще насмехается; хвастается совершенными казнями; отклик с нашей стороны зовет преступлением; хочет, чтобы мы отказались от прав нашей народности, чтобы мы забыли все наше прошедшее, а еще обращается к нашим сердцам, к нашему благородству, к нашему прошедшему, которое желал бы одним взмахом истребить до основания. Поляки! ответьте так, как вам повелевают сердца ваши, ваше прошедшее и ваша обязанность; они вам повелевают: выдержать до конца, неустрашимо стоять на народной позиции, вести с врагом непримиримую борьбу, беспрерывную, без (одно слово не разобрано) и без уступок, пока не изгоните из Польши последнего врага.
Центральный Народный Комитет».
8 ноября 1862 г. Бонифаций Филиппович Степуто показал в следственной комиссии, что ему 26 лет, в Спб. находится с 1857 г. В свободное время в 1862 г. занимался фотографией.
"Фотографическое заведение открыто в августе 1861 г. на имя тит. сов. Николая Покровского, с разрешения обер - полицмейстера, с целью доставления себе средств к жизни. Заказы были
больше на визитные карточки; портреты реже, а копии еще реже. Работы производил вначале витебский мещ. Матвей Правило, а в последнее время крест, мальчик Иван Павлов.
Прокламация на польском языке была принесена в его отсутствие и уже была приготовлена к снятию, когда он пришел; Павлов сказал, что она принесена юнкером Шукстом, который был
здесь же в квартире; Шукст подтвердил это и просил сделать один экземпляр; заказывая, он не назвал ее по содержанию, подлинник же взял с собою; узнал, что эта прокламация, только
тогда, когда был сделан оттиск, за три дня до арестования, о чем и хотел донести правительству.
С Шукстом был знаком по заказу визитных карточек; по этому решительно никаких не имел с ним разговоров о прокламации до и во время заказа, а после заказа уже и не видел его;
более четырех месяцев офицером Рошковским были принесены для заказа две картины, при Правило; он заказал снять по одному оттиску, цели снятия не сказал. Подлинники же Рошковский взял с собою.
Группа в польских костюмах была заказана от всех там находящихся, и было сделано по одному экземпляру для каждого, именно 10, и все они получили. Был знаком с некоторыми только по заказу карточек. Карточки они заказывали почти все. Костюмы, в которых они изображены на снимке, некоторые были принесены ими тогда же, при снятии их одели, а некоторые были уже одеты до прибытия в фотографию, но кто из них пришел одетым, не помнит; ушли так же, как и пришли; но пришедшие в костюмах имели на себе шинели или пальто.
Около года тому назад студент университета Тшастковский принес фотографическую картину, группу студентов, снятую в Кронштадте, с нее он просил снять два оттиска, которые он
и получил. С Тшастковским был знаком еще в Витебске до выезда в Спб. Снимки Герцена, Огарева и Михайлова не помнит, когда и кем были принесены; лежали же без всякой цели.
Крестьянский сын Иван Павлович Павлов, 17 лет, показал, что занимался постоянно работами в заведениях Козловского и Степута; к последнему поступил 26 июня помощником; работы
его заключались в снятии с приходивших лиц фотографических карточек и копий с них, и, кроме того, во все время своего нахождения у Степута печатал картины с уже находившихся у Степута стекол, двух женщин с цепями на руках и подломанным крестом, две мужеских и одну женскую фигуру в группе деревьев, преступника Михайлова в тюрьме, женщину с двумя детьми и предявленный ему писанный по - польски оттиск. Во всех этих работах принимал участие и Бабашинский, которое заключалось в том, что в отсутствие Степута он принимал заказу, получал деньги, если же не было ни Степута, ни Бабашинского, то все это исполнял сам Павлов. Бабашинский лакировал карточки и иногда печатал их.
Со времени поступления к Степуту видел, что Шукст приходил в фотографию раза четыре или пять; первые разы по случаю заказа картинки, изображающей женщину с двумя детьми, из
коих одно на руках; один раз принес для снятия печатный листок на польском языке, которого негатив взят при обыске. В этот приход Шукст застал в фотографии его и Бабашинского, а Сте
путо пришел позже; кого же он заставал в фотографии в другие разы, Бабашинского или Степута, припомнить не может, но помнит, что во все приходы Шукста в фотографию лично сам его не видел. Рошковский приходил в фотографию чаще Шукста, но сколько именно раз был, определенно сказать не может.
В один из приходов он заказал копии с визитных карточек, а по том приходил несколько раз за этими карточками; видел ли Рошковский негативы с листка, утверждать не может.
«В начале октября, юнкер, которого я фамилии не знаю, принес печатный листок; Степута в это время дома не было, а находился Бабашинский; прочитав принесенную бумагу, они
оба, т. - е. юнкер и Бабашинский, пришли ко мне, причем Бабашинский сказал, чтобы я снял с бумаги на стекло; когда я приступил к работе, в то время вошел Степуто, которому я передал
приказание Бабашинского. Так как этот лист был приклеен к столбу, то Степуто посмотрел на него и сказал мне «сымайте*.
*) Архив сената, архив III Отд. С. Е. И. В. канцелярии 1 эксп. 1862 г. дело № 230, ч. 160.
После этого, я снял на стекло, облил купоросом и показал Степуту, который, посмотрев на перевод, сказал «хорошо»; после чего я и поставил стекло в шкаф. В то время, когда я обливал
стекло, то заметил, что принесенный юнкером листок находился у него в руках, который он им читал. Кто снял со столба листок, взял ли его юнкер или кто другой и когда он унес из квартиры, я не знаю, потому что находился в другой комнате. После сего Бабашинский и Степуто сказали мне однажды, нужно отпечатать на бумаге этот листок, чтобы посмотреть хорошо ли выйдет, но, по неимению времени, я все откладывал и только недели чрез
две или три я, по настоянию Степута и Бабашинского, перевел этот оттиск на бумагу, причем по неосторожности разбил стекло; отпечатан мною был только один пред'явленный мне экземпляр.
Что было написано в принесенной юнкером бумаге, мне неизвестно, потому что я польского языка не знаю.
«Картины: три фигуры в группе деревьев и две женщины в цепях и Михайлова в тюрьме, мною были отпечатаны с находившихся уже у Степута стекол, в тот же день, когда переводил
бумагу, принесенную юнкером; осталные же картины (портреты Герцена, Огарева и Мицкевича в гробу) я не снимал и не видел у Степута.
<...>
Общее наше желание было сняться группой; надеялись, что раз'едемся по войскам после окончания училища; а в этих костюмах потому, что нам понравилось на выставленных портретах везде и хотели видеть, идет ли этот костюм нам к лицу. Каждый из нас получил по одному экземпляру, а больше не знаю, сколько снято, ибо не видел и не любопытно было знать; но когда узнали, что нельзя сниматься в костюмах других, кроме военных, то каждый из нас порвал в куски. На портрете были: Гедройц, Неслуховский и Луба, которые находились тогда в училище, как юнкера, мои товарищи, а остальные: Рошковский, Маевский, Русецкий, Чехович и Рыдзевский были мало знакомые мне, но как я знал товарищей их Гедройца, Неслуховского и Лубу, то присоединился к ним в одну группу прощальную».
Заказ был сделан всеми вместе, и платье достали в лавке с готовыми вещами напрокат; лавка теперь уже, кажется, сгорела, близ Гостиного двора.
Прапорщик 8 пешей артиллерийской бригады Генрих Людвигович Рошковский, 20 лет, показал, что познакомился со Степутом по случаю заказа визитных карточек в феврале 1862 г.;
затем заходил к нему иногда после лекций в академии, но сиживал у него очень недолго, самое большое полчаса. Иногда, по просьбе Степута, поправлял тушью фотографические недостатки
портретов. Знакомство было самое официальное.
Никаких рисунков к Степуту не приносил и не знает с достоверностью, кто таковые давал для переснятия, с какою целью и на какое употребление.
«До Святой я встретил у Степута студента университета (кажется, Московского или Киевского) Тшастковского. Студент этот дал Степуту аллегорический рисунок и, как он об'яснял, —Наполеона первого (в тени дерев), обращенного лицом к гробовому камню. Знаю, что студент этот давал Степуту и другие рисунки, но я их не видал.
«Группа, в которой я снимался с моими товарищами, не имеетединственного автора — этот необдуманный и неуместный поступок сделан по общему нашему согласию. Особого заказчика не было, а каждый сам за себя платил рубль сер. Я взял только один экземпляр. Эта шалость не имеет никакого значения и сделана без всякой цели. Не могу назвать это платье польскими
костюмами: некоторые из нас были в венгерках, другие в чемарках (костюм стрельцов Московского государства), иные же были в «серменжках» (обыкновенное одеяние крестьян и несостоятельных однодворцев), я же был одет в штатском сюртуке. Правда, что в настоящее время в Польше и дворяне (молодежь и несостоятельные) ходят в подобном платье. Откуда мои товарищи достали себе платье, не знаю».
27 ноября, в дополнение к показанию своему 8 ноября, Степуто подробнее об'яснил свое отношение как к Рошковскому, так и к Шуксту. Во время своих посещений они оба и их това
рищи никогда ни о чем политическом, а также и о своих планах и намерениях не говорили.
«В одно из таких посещений в мае или июне Рошковский принес картину, как он назвал вид, раскрашенную акварельными красками, представлявшую озеро; на первом плане этой картины
берег этого озера с деревьями, а вдали на горизонте противоположный берег озера, кустарники и горы; картина вся была освещена солнечным лучем; надпись, находившаяся на этой картине,
была написана белыми красками и трудно было ее разобрать.
Смысла же этой картины я никакого не подозревал. Он попросил сделать один оттиск. Картина эта несколько времени у меня лежала на столе; когда он пришел через четыре дня за нею, то
она не была еще снята; он попросил, чтобы ее сняли дня через три, хотя на стекло, а на бумагу после, когда будет у меня поменьше работы. Через три дня он пришел, при нем же ее
и сняли на стекло; тут же он попросил снять и другую картину печатную, изображающую святых. После этого он еще раз приходил сниматься, но об этих картинах только раз вспомнил
и сказал, что ему они к спеху не нужны, а у меня замедление работы происходило по недостатку копирных рам. За три дня до моего арестования, именно 25 октября, помощник мне показал отпечатанную прокламацию, и только тогда я узнал ее содержание, и сейчас же появилась у меня мысль, что теперь мне делать, но не колеблясь, я решился'донести правительству; но наступавший в субботу экзамен заставил меня отложить мое намерение на
несколько дней, и в воскресенье я хотел сходить к знакомому моему г. Покровскому посоветоваться с ним, куда нужно будет обратиться и как. Все эти три дня я находился, как в жару, не знал, что делать, и на экзамене не помнил что отвечал, через что не получил даж(е отметки. Если бы я был в тайных сношениях с гг. Рошковским и Шукстом и сочувствовал бы их идеям и их планам, то, во -1 -х, я бы не по одному только оттиску сделал с находившихся у меня несколько месяцев негативов, и в продолжение трех недель не одну бы прокламацию отпечатовал; во - 2 - х, не доверил бы подобных вещей, которые делаются в тайне и со
всевозможными осторожностями, помощнику, которого знал только по имени, который ко мне явился без всякой рекомендации, бог весть откуда, который у меня не жил, а приходил
только с 8 часов утра, и был до 5 часов вечера, и работал только всего два месяца. А все это произошло оттого, что я с ними (с гг. Рошковским и Шукстом) никакого не имел сношения; но
главное и то, что я никогда бы не мог сойтись с ними в идеяхи желаниях, потому что я белорусе, а не поляк, и по сердцу русский. В жизни у меня было одно только — труд, и усиленный труд проложить себе дорогу в свете. И пятилетнюю свою жизнь в Петербурге со столькими бедствиями и лишениями, как для меня, так и для бедной моей матери, я никогда бы не пожертвовал за какие - нибудь мечты; но вовлекли меня в эту ответственность, опутали меня столькими нитями, поставили меня в бездну, совершенно без моей воли, без моего согласия — злые люди. Бог им судья!».
<...>
По всепод. докладу обстоятельств, обнаруженных комиссиею, последовало повеление: студентов Бабашинского и Степуто, применяясь к 592 ст. XV" т. кн. II, предать суждению прав, сената.
Бабашинский и Степуто, быв вытребованы в присутствие I отделения V д — та сената, дали подписки в том, что при производстве следствия пристрастных допросов им делаемо не
было и что прочитанные им в сенате показания, ими данные на допросах и очных ставках, они утверждают; но при этом Бабашинский добавил, что донос на него представлен Павловым из
мести; вина же его состоит в одном только любопытстве, и цели никакой не было ни со стороны его, ни со стороны Шукста.
«Сообразив вышеизложенные обстоятельства настоящего дела с законами, прав, сенат находит, что подсудимые студенты Медико - Хирургической академии Бонифаций Степуто и Иван Бабашинский оказываются, по мере участия их в преступных деяниях, за которые преданы суду — не одинаково виновными. Главнейшее обвинение их заключается в воспроизведении фото
графически крайне возмутительного воззвания на польском языке к полякам, в котором, при- описании в самых дерзких выражениях настоящего управления Царством, поляки призываются
к отделению Польши и к непримиримой беспрерывной борьбе без уступок, пока не изгонят из Польши последнего врага. По этому предмету обвинения более виновным оказывается Иван Бабашинский.
Ему принес экземпляр печатного воззвания юнкер Шукст, в отсутствие Степута; тогда же Бабашинский прочел воззвание и отдал оное работнику для снятия на бумагу и потом напоминал ему о сем. В другом виде представляется вина по сему обвинению Бонифация Степута. Хотя он видел листок, принесенный Шукстом, в день снятия оного на стекло; но по показанию его, ничем не опровергнутому, содержания напечатанного на том листке он в то время не знал, а узнал содержание лишь за три дня до ареста, когда готов был снимок, и хотел донести, но не
успел. Таким образом, Бабашинский виновен в распоряжении о воспроизведении напечатанного без дозволения цензуры сочинения, принадлежащего к числу тех, о коих упоминается в статьях
Уложения о преступлениях государственных, а Степуто в недонесении 0|Сем. Кроме сего, в фотографическом заведении Степута найдены недозволенные правительством рисунки и карточки.
Обращаясь к определению подсудимым наказания, прав, сенат находит, что согласно 164 ст. Ул., по неимению закона, коим определялось бы наказание за совершенное ими преступное деяние, надлежит применить к вине их 1366 ст. Ул., коею определяются наказания за преступления по важности и роду своему наиболее с их виною сходные, а именно о наказании содержателей типографий и литографий за напечатание без дозволения цензуры со
чинений, изображений и т. п., принадлежащих к числу тех, о коих упоминается в статьях 197, 207, 279, 282, 285, 286 и друг. Ул. о нак. Имея в виду, что в этих случаях содержатели типографий и литографий, по упомянутой 1366 ст., подвергаются наказаниям, определенным за сочинение и распространение означенного рода сочинений, изображений и т. п., прав, сенат признает, что воззвание к полякам, которое переведено было на бумагу по распоряжению Бабашинского, должно быть отнесено к разряду тех сочинений, о коих упоминается в ст. 285 Ул., ибо по содержанию своему имеет целью возбудить к бунту и явному неповиновению
власти верховной. Засим, так как Бабашинский в распространении означенного воззвания не виновен, то согласно 2 ч. означенной 285 ст., он подлежит заключению в крепости на время
от 2 - х,до 4- х лет, с лишением некоторых особенных по ст. 54 Улож. прав и преимуществ, и во внимание к добровольному ега сознанию, в низшей мере сего наказания, а именно заключению
на два года. Переходя к назначению наказания Бонифацию Степуту, правительствующий сенат, при отсттствии обстоятельств, которые опровергали бы показание его, что он узнал о содержании воззвания лишь за три дня до ареста и имел намерение донести, но не донес по встретившимся препятствиям, — признает, что ему следует, на основ. 138 ст. Ул., сделать строгое внушение о всяком признаке преступления государственного доносить немедленно. По сим сображениям прав, сенат определяет:
1) студента Бабашинского, виновного в получении возмутительного воззвания к полякам и в распоряжении о воспроизведении оного фотографически, заключить в крепость на два года,
с лишением некоторых особенных, по ст. 54 Ул., прав и преимуществ, а по освобождении из крепости отдать под надзор местной полиции на один год;
2) студенту Степуту за недонесение об известном ему воззвании, сделать строгое внушение, чтобы он доносил о всяком признаке преступления государственного немедленно подлежа
щему начальству;
3) не исполняя сего определения, согласно 617 ст. XV т. кн. II, представить оное на высочайшее его императорского величества благоусмотрение и ожидать утверждения».
Государственный совет согласился с определением сената; мнение его было высоч. утверждено. Виновность военных, как видно, была выделена; все они, кроме Шукста, подверглись дисциплинарным взысканиям, а дело о Шуксте было закончено уже генерал - аудиториатом. Последний полагал: лишив его портупей-юнкерского звания, дворянства и всех прав состояния, сослать
в каторжную работу на заводах на четыре года. 13 июля 1863 г. царь конфирмовал этот приговор, вкратце опубликованный в № 64 «Сенатских Ведомостей».
С 1 -ноября 1862 по 3 февраля 1863 г. Степуто и Бабашинский были заключены в Петропавловской крепости; затем были освобождены на поруки, а в июле были вновь заключены, уже во исполнение приговора, каждый на два года и 8 месяцев. В августе
их перевели в Шлиссельбургскую крепость вместе с Вороновым
и Емельяновым (по делу о прокламации «Граждане!»).
Потапов так мотивировал шефу жандармов этот перевод: «Перемещение Степута и Бабашинского в Шлиссельбург я бы полагал необходимым теперь более, чем когда - либо, по следующим соображениям:
«1) участник в их преступлении юнкер артиллерийской академии Шукст, осужденный военным судом, приговорен к лишению всех прав/состояния и на 4 года в каторжную работу, а товарищи его жуируют здесь при гуманно - филантропическом управлении Петропавловской крепости;
«2) присутствие в крепости плац - ад'ютанта Пинкорнелли
и, наконец,
«3) весьма желаю удалить этих господ от товарищей их студентов М. - X. академии и забыть об них на определенный приговором срок».
По окончании срока заключения Степуто был отправлен в Вологодскую, Бабашинский — в Архангельскую губ. Надзор с них был снят в 1873 г., разрешение на повсеместное жительство дано только в 1878 г. *).
Подобных фотографических заведений в большинстве прямо нелегальных существовало несколько. Только при их помощи весьма многие революционные реликвии 60-х годов дошли до нас, современников гораздо более поздней эпохи. Многие прокламации тогдашнего времени распространялись в провинции чисто фотографическим путем. В общем, надо сказать, что
с точки зрения конспирации, они работали очень успешно.
Лемке М. Политические процессы в России 1860-х гг.
(по архивным документам. - Москва - Петроград., 1923.
(по архивным документам. - Москва - Петроград., 1923.
Итого, фотоателье Сепуты было открыто в августе 1861 г. на имя тит. сов. Николая Покровского. В октябре 1862 Сепута был арестован, так что проработало оно чуть больше года.
Дом Воронина, в котором располагалось фотографическое заведение студента Бонифация Степуты – это на углу Большой Морской улицы и Вознесенского проспекта. (Большая Морская улица, дом 39). Спустя пять лет, в 1867, в нем находилось фотоателье Георгия Берестова.
Заказы были больше на визитные карточки; портреты реже, а копии еще реже. Работы производил вначале витебский мещ. Матвей Правило, а в последнее время крест, мальчик Иван Павлов.
Про витебского мещанина Матвея Правило известно то, что "Фотографическая мастерская мещанина Правило в середине 1860-х годов работала в доме 5 на Съезжинской улице. В 1869 году новым владельцем фотоателье в этом доме стал Василий Кухарев."
Судьба крестьянского сына Ивана Павловича Павлова, 17 лет, неизвестна. А вот упоминавшееся в его показаниях заведение Козловского:
Титулярный советник Игнатий Яковлевич Козловский, фотограф, в ноябре 1863 года получил разрешение на строительство «стеклянного фонаря» на деревянном флигеле во дворе Фроловой на 14-й линии Васильевского острова. Ранее мастерская Игнатия Яковлевича работала в Павловске на даче Трибаудино.
Любопытно, что во всеобъемлющем справочнике Фотографы Петербурга 1839 - 1920 фотоателье Сепуты не упоминается. Хотя, казалось бы, такая богатая фактура. А ведь он, справочник, казался абсолютным.
Справочник не может быть абсолютным, этот заполнен на 70-80%
ОтветитьУдалитьЯ бы оценил где-то 95%. Сейчас у них 950 персоналий, вот дойдут до 1000 и станут практически абсолютом.
УдалитьИз тех соображений, что Спб. в любых общеимперских списках это 8-10% от общего количества фотографов-фотоателье в стране.
Я не оцениваю, - знаю )
ОтветитьУдалитьЭто огорчает. Хотелось иметь хоть что-то абсолютное в этой области. Маяк, так сказать. Пример и ориентир. А он, оказывается, недостроен.
УдалитьНу, тогда экстраполируем в обратном направлении.
950 имен – 80%, ориентировочно 1200 – это где-то будет близко к 100%
Спб в общей доле российских фотографов – 8%, всех-всех-всех фотографов Российской Империи таким образом должно быть где-то так около 15000.